Ангарский Сокол [СИ] - Дмитрий Хван

— Именно эту операцию тебе и надо провернуть, — выдохнул Грауль.

— А как шотландцы, не против их отдачи будут? — усмехнулся Пётр.

— Оркнеи, думаю, уже не отдадут, а насчёт Шетландов тебе нужно говорить с датским королём. Ему нужно золото.

Как говорил Павел, за взятку в несколько десятков килограммов золота Кристиана следовало заставить потребовать у британцев возврата хотя бы Шетландов и далее выкупить их у него за остальное золото. Можно было обещать и возможность дальнейших, скажем, годовых выплат, как нечто вроде арендной платы. — Мы ещё покумекаем над этим вопросом, — глядя перед собой, проговорил Павел.

Ангарцы продолжали свой неспешный путь к Москве и ближе к вечеру показалась высокая земляная стена, с немногими башенками и редкими кольями. Вот тебе на, подумал Пётр.

— А где же каменные стены? — спросил Карпинский Тимофея, с которым они ехали вместе, переговариваясь о предстоящем деле.

— Так то Земляной город, — кивнул на вал Кузьмин, — его совсем недавно насыпали. Вона и ров пред ним. До него деревянные стены были, но огонь пожрал всё.

— Погодь, а Кремль? — спросил Карпинский, пытаясь вспомнить, какой он сейчас — ещё белый или уже красный.

— До него ещё далёко, — прищурился Тимофей, улыбаясь. — Нешто ты хочешь сразу Кремль узреть?

Его собеседник лишь пожал плечами, до сего момента он считал себя знакомым с московской историей, хотя бы и поверхностно. Сейчас же и в этом сомневался.

— Гля, Пётр! Вона и царь нас дожидается! — купец указывал на проездные ворота между склонами вала.

Пётр изумлённо силился разглядеть между несколькими стрельцами и мужиками, бывшими у ворот, московского царя, как невольно оглянулся на странные звуки, доносившиеся до меня со спины. Никита Микулич и пара мужиков-нижегородцев, похрюкивая, смеялись, держась друг за дружку.

— Тебе, Тимоша, весело смотрю? — похлопал покрасневший Карпинский веселящегося купца по плечу и ощерился. — Может, ещё над Пашей пошутишь?

Таможню прошли без проблем — Парамон постарался, ангарцев даже пропустили вперёд десятка других тележных караванов. К ночи они, наконец, устроились в одном из постоялых дворов. По дороге их было немалое количество. Примыкая друг к другу, они составляли целую улицу, раскрытые ворота шли одни за другими, со всех сторон доносился шум, гам, выкрики, кто-то спорил, а кто-то уже и махал кулаками. Попадались и лавки, до изумления схожие с ларьками, что расплодились по всей стране в девяностые. Чуть дальше пошли дворы побогаче, с резными фигурками на воротах, да и сами ворота были украшены цветным орнаментом, кое-где на ограду использовался и белый камень. В один из таких дворов ангарцы и завернули своих лошадей. Дьяк Парамон, быстренько поговорив с резво выскочившим из, как показалось, мини-дворца, хозяином, тут же раскланялся, оставив ангарцев на попечение стрелецкого головы. Сам он, по его словам, должен был встретиться с Василием Михайловичем Беклемишевым, головой ангарского приказа, что уже давно обретался в Москве.

Ящики с золотом и всю остальную поклажу нижегородцы снесли в светлицы. Оба Микулича, остались там же, сторожить добро. Ангарцы же собрались в небольшом зальчике, куда через коридор выходили двери их, так сказать, номеров. Теперь можно было попробовать местной стряпни. Служки появились незаметно и тихо, принявшись всячески нахваливать свою кухню. В результате долгой дискуссии ангарцы всё же заставили служек принять заказ в духе ресторанной практики более поздних веков. Они-то, по бытовавшим обычаям, хотели выставлять на стол полные смены блюд, такие как холодное, горячее, жаркое, тельное и прочее. Ангарцы же, не захотев превращать обычный ужин в вульгарный банкет, хотели заказать порционно. Служки долго силились понять, что именно нам надо и были весьма удивлены нашим скромным заказом. Кстати, Микуличей насчёт кухонных обычаев и не спрашивали, а Кузьмин неожиданно встал на сторону ангарцев, объяснив удивлённым юношам их пожелания. А пожелали они щей с осетриной, рассольнику с говядиной, фаршированной репы каждому, печёных куриц и множество пирогов с самыми разнообразными начинками, начиная от грибов и творога, заканчивая ливером и зайчатиной. Никакого алкоголя ангарцы не взяли, к ещё большему изумлению служек. Разве может считаться алкоголем ковш вишнёвого мёду и самая малость боярской романеи? Ну а для нижегородцев, что пребывали на первом этаже этого дворца-гостиницы, был заказан тот самый банкет, что пытались эти молодцы навязать нам. Пускай мужики порадуются, заслужили.

Карпинский, честно говоря, с некоторой долей предвзятой осторожности отнёсся к местной стряпне, представляя себе царившую там антисанитарию. Это не ангарские столовые, устроенные на взыскательный вкус и взгляд среднего человека двадцать первого века. А в это тёмное время вряд ли были санитарные службы, что проверяли бы состояние кухни. Однако, едва попробовав своей, ещё с БДК утащенной ложкой рассольника, Карпинский забыл обо всех своих страхах и чуть не проглотил язык, настолько этот суп был вкусен. А фаршированная репа! Это просто песня — нежная мякоть, смешанная с мясным фаршем, травками, луком, сверху покрытая золотой корочкой запечённого сыра. Да всё это было щедро промаслено и так возбуждающе пахло! В общем, московской кухни никто более не опасался — кушать можно было смело. А вот вино не понравилось — кислое какое-то, а вишнёвая медовуха же, напротив, оказалась весьма недурна. Хмельная бражка с добавлением мёда крепостью была не более шести оборотов и пилась легко, как пиво.

— Ты особо не налегай, — ухмыльнулся Грауль, подсев к Петру поближе. — Микулич говорит, нас ещё в оборот не взяли, только стрельцы, что с нами от Коломны шли, стерегут подворье. Сегодня же надо вам с Тимофеем уматывать к его отцу.

— А завтра будет поздно? — ответил Пётр, томимый съеденным и выпитым. — Местная кровавая гэбня постарается?

— Поздно, — кивнул он. — Стеречь нас будут до самого визита к царю, чтобы не шатались по городу, умов не смущали.

— Чьих умов? — удивился Карпинский.

— Мало ли чьих, боярских, дворянских, — пожал плечами Павел. — Ничего странного тут нет, обычная практика пресечения ненужных встреч.

Поздно вечером приказный голова вернулся из-за кремлёвских стен совершенно разбитым. Но и этой ночью Василию Михайловичу не пришлось спать до самого рассвета, пришлось ему встречаться с людишками нужными, для дела важного гожими. Проведши полдня на нервах, он рассказывал царю всё то, что было ему известно о державе ангарской и её обитателях. Говорил обо всём им прежде слышанным, да виденным. Казалось, ничего не ускользнуло от его уха или глаза. Ведь такова служба его — примечать всё то, что для отечества родного да государя, Богом даденного, цену имеет. А вышел он из палат царских, что мышь мокрая. Тяжко оно, с государем всероссийским речи вести, да вопросы его колкие, в самую суть бьющие, выслушивать. Пришлось для душевной и телесной поддержки после оного в баньке на славу попариться, да медку всласть напиться, ибо парилка отменная и разум просветляет и членам роздых и успокоенье даёт.

Вот и сидит Василий за столиком резным при свечном свете, гостей ждёт. А первый уж и на порог явился, проскользнув в приоткрытую ему холопом дверь рядом с воротами. Тихо в доме, дети да бабы спят давно, а мужики, кто на дворе, кто в доме, бдят — им спать не велено. Тишина такая, что таракан прошуршит под половицей — и то слышно. А тем временем, фигура в тёмных одеждах бесшумно скользила по лестнице, к кабинету боярскому. Там его уже дожидались. Василий Михайлович, выслушивая отчёт Парамона Хватова, дьяка своего же приказа, находился в немалом замешательстве. Как и предполагал приказной голова, в сундуках ангарцев было золото либо серебро. Дьяк, следуя его указаниям, все дни вился вокруг оных сундуков, тяжелы они были. Мужички вдвоём подымали их с усилием. А было тех ящиков у ангарцев девять штук, да два из них длиннее остальных.

— Узнал чего? — бросил Беклемишев вошедшему дьяку.

— Да, батюшка, Василий Михайлович. Ящики те снесли они в терем, стало быть, съезжать нынче не будут.

— Сейчас они чревоугодничают без памяти, тако же и холопья ихнеи, — сообщил Парамон.

— Стало быть, к обеду не подымутся. А утречком мои людишки будут там и ящики эти осмотрят, — подал голос боярин из посольского приказа, пришедший к Беклешимеву ранее, да ожидавший его в доме, покуда хозяин терема не вышел из бани.

— Я бы уже их отправил, — проговорил приказный голова.

— Пусть покудова стрельцы за ними погляд держат, — отвечал боярин и, обернувшись на дьяка, спросил того:

— Пьют ли вина али медку, да много ли?

— Пьют, батюшка, — кивнул дьяк. — И вина и медку пьют, песни уж пели, когда я уходил со двора.